Версия 81649908 страницы «Императорское православное палестинское общество» не существует.

Напишите отзыв о статье "Императорское православное палестинское общество"

Отрывок, характеризующий Императорское православное палестинское общество

– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n"entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.

После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n"en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д"Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c"est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d"honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu"est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s"excuse – s"accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..

Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d"hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l"en prevenir. Je l"ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d"etre bien attentif sur l"endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l"ennemi. Il est indispensable qu"il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.

24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.

25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.

Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.

Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.

Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.

Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.
Офицеры поднялись. Князь Андрей вышел с ними за сарай, отдавая последние приказания адъютанту. Когда офицеры ушли, Пьер подошел к князю Андрею и только что хотел начать разговор, как по дороге недалеко от сарая застучали копыта трех лошадей, и, взглянув по этому направлению, князь Андрей узнал Вольцогена с Клаузевицем, сопутствуемых казаком. Они близко проехали, продолжая разговаривать, и Пьер с Андреем невольно услыхали следующие фразы:
– Der Krieg muss im Raum verlegt werden. Der Ansicht kann ich nicht genug Preis geben, [Война должна быть перенесена в пространство. Это воззрение я не могу достаточно восхвалить (нем.) ] – говорил один.
– O ja, – сказал другой голос, – da der Zweck ist nur den Feind zu schwachen, so kann man gewiss nicht den Verlust der Privatpersonen in Achtung nehmen. [О да, так как цель состоит в том, чтобы ослабить неприятеля, то нельзя принимать во внимание потери частных лиц (нем.) ]
– O ja, [О да (нем.) ] – подтвердил первый голос.
– Да, im Raum verlegen, [перенести в пространство (нем.) ] – повторил, злобно фыркая носом, князь Андрей, когда они проехали. – Im Raum то [В пространстве (нем.) ] у меня остался отец, и сын, и сестра в Лысых Горах. Ему это все равно. Вот оно то, что я тебе говорил, – эти господа немцы завтра не выиграют сражение, а только нагадят, сколько их сил будет, потому что в его немецкой голове только рассуждения, не стоящие выеденного яйца, а в сердце нет того, что одно только и нужно на завтра, – то, что есть в Тимохине. Они всю Европу отдали ему и приехали нас учить – славные учители! – опять взвизгнул его голос.

, И. Л. Горемыкин , Б. В. Штюрмер) и обер-прокуроры Святейшего Правительствующего Синода (К. П. Победоносцев , П. П. Извольский , В. К. Саблер), священнослужители Русской православной церкви (святитель Тихон Патриарх Московский , святитель Николай Японский , свщм. Владимир митрополит Киевский , св. прав. Иоанн Кронштадтский , епископ Порфирий (Успенский) , архимандрит Антонин (Капустин) , архимандрит Леонид (Кавелин) , митрополит Арсений (Стадницкий) и др .

Усилиями ИППО на Ближнем востоке была создана собственная школьная система, которая к 1914 году состояла из более чем 100 школ и двух учительских семинарий. Развитию школьной системы на Ближнем востоке способствовал и генеральный консул в Иерусалиме статский советник Алексей Фёдорович Круглов . Школы ИППО противостояли растворению местных православных общин в окружающей массе иноверного и инославного населения. В них учились дети преимущественно из православных семей, в том числе беднейших, потому что обучение было бесплатным. Первая начальная школа была открыта уже в год создания Общества в селении Муджедиль 6 декабря 1882 года, а чуть позже, 1882-1884 годах, в Галилее были открыты ещё три начальные школы, мужской пансион, впоследствии преобразованный в мужскую учительскую семинарию в Назарете. Руководителем сети Галилейских учебных заведений ИППО на протяжении многих лет был Александр Гаврилович Кезма . Школы Общества испытывали конкуренцию со стороны католических и протестантских учебных заведений, а также противодействие со стороны Иерусалимских Патриархов . Начиная с 1895 года новые школы открывались преимущественно в Сирии, на территории Антиохийского Патриархата . Учителя в школах были светские, и в первые годы часть из них приглашалась из России либо получала образование в России. Позднее для подготовки местных преподавателей были созданы две учительские семинарии, мужская в Назарете и женская в Бейт-Джале (см. Женская учительская семинария), ученики в которых получали полный пансион . В начальных школах преподавался Закон Божий , арабский язык, арифметика, география, история и ремёсла. Кроме того, во многих школах преподавался русский язык, а лучшие ученики продолжали образование в России. Необходимые учебники составлялись и печатались собственными силами, главным образом на арабском языке. Помещения для школ обычно арендовались, но в некоторых случаях и строились.

Содержание школ обходилось более чем в 240 тыс. рублей в год и было тяжёлой нагрузкой для Общества, поэтому, начиная с 1904 года, ставился вопрос о государственном финансировании. Позднее, в 1912 году, Николай II утвердил одобренный Государственной Думой закон от 5 июля о финансировании учебных заведений ИППО в Сирии отдельной строкой государственного бюджета (более 150 тыс. золотых рублей в год). В 1911 году общее число учащихся составило 11112 человек (5426 мальчиков и 5686 девочек), причём в школах Палестины было 1493 ученика, в школах Ливана - 1231, в Сирии - 8388. Через русские школы прошли несколько поколений арабской интеллигенции Ближнего Востока . В первые два десятилетия школы не имели легального статуса и получили его только 1 мая 1902 года специальным фирманом султана Абдул-Хамида II . Школы ИППО практически прекратили существование после начала Первой мировой войны .

С самого начала своей деятельности ИППО активно уделяло внимание содействию паломничества, что соответствовало целям и задачам Общества, записанным в его Уставе: «Заботы Общества о Русских паломниках не ограничиваются одним удешевлением пути в Святую Землю , но ещё более направлены на удовлетворение их материальных и духовных потребностей на Святой Земле» .

С 10 февраля 1883 года Обществом создаются специальные паломнические книжки, позволяющие значительно удешевить поездку в Святую Землю. Паломнические книжки продавались у уполномоченных представителей Общества в различных губерниях Российской Империи , были действительны в течение года со дня их выдачи и давали право останавливаться по пути следования на узловых станциях железных дорог, по специальным купонам. Общество заключило соглашение с РОПИТом об особых тарифах. Так, если обыкновенный билет III класса от Одессы до Яффы по обыкновенному тарифу стоил 20 руб. 50 коп. в один конец, то билет, взятый по паломнической книжке, обходился 24 руб. в оба конца .

К концу XIX чека число паломников, желающих посетить Святую Землю, достигало 9178 человек в год, из которых более 4000 оставались на празднование Пасхи, а в 1907 году была рекордная цифра - 6410 человек, пребывающих в дни Пасхи в Иерусалиме .

Пасхальные разговения во дворе Сергиевского подворья Императорского православного палестинского общества в Иерусалиме. Фото монаха Тимона. Конец XIX в.

Для приёма паломников усилиями ещё Палестинского комитета были устроены Елизаветинское и Мариинское подворья, а для обслуживания больных рядом с ними построена Русская больница. В 1889 году Елизаветинское, Мариинское подворья и Русская больница передаются в ведение Императорскому Православному Палестинскому Обществу, которое вскоре в рамках программы улучшения быта паломников, прибывающих в Иерусалим, строит водяную канализацию в Иерусалиме - первую в истории города. Также в рамках расширения числа паломников в 1889 году рядом с Русским подворьем усилиями Императорского Православного Палестинского Общества строится Новое (Сергиевское) подворье , в 1891 году в ведение Общества передаётся Вениаминовское подворье в Иерусалиме , в 1896 году освящается построенное Обществом Александровское подворье рядом с храмом Гроба Господня в старом городе Иерусалима, в 1905 году освящено построенное Обществом здание Николаевского подворья в Иерусалиме, также в 1904 году в Назарете было построено паломническое подворье , названное в честь первого Председателя ИППО Сергиевским, в 1916 году был построен паломнический комплекс с храмом Святителя Николая в городе Бари (Италия) . Отделения Общества, содействующие паломничеству, работали в 52 городах Российской Империи .

Паломники прибывали обычно из Одессы в порт Яффо и оттуда, сопровождаемые кавасами ИППО, шли в Иерусалим. С 1895 года паломники имели возможность воспользоваться железнодорожным сообщением между Иерусалимом и Яффой. На русских постройках Общества в Иерусалиме паломники имели возможность сдать багаж в кладовые подворий и сдать на хранение, загранпаспорт, билеты и ценные вещи под расписку Конторы управления подворьями ИППО .

В народной трапезной Сергиевского подворья паломники могли получить бесплатный обед. Также паломники могли воспользоваться услугами лавки с продуктами, книжной и иконной лавками и посетить баню на Сергиевском подворье. По вечерам для паломников проводились Палестинские чтения, рассказывающие об истории Ветхого завета и святынь, посещаемых паломниками в ходе паломнических маршрутов .

Для путешествия паломников формировались паломнические караваны, которым выделялись проводники Общества и охрана. В ходе составляемых усилиями Общества маршрутов паломники посещали святыни Иерусалима , Вифлеема , Хеврона , Иудейской пустыни , совершали омовение в священных водах реки Иордан , посещали святыни Галилеи .

В праздник Пасхи во дворе Сергиевского подворья усилиями Общества в Иерусалиме устраивались Пасхальные разговения .

Паломничество значительно сокращается в связи с начавшейся в 1914 году Первой мировой войной, а затем революцией в России 1917 года. В период с 1917 по 1991 год лишь редкие группы и официальные делегации имели возможность посетить Святую землю. Активизация паломничества и посещение делегациями ИППО Святой земли становится возможным после развала СССР в 1991 году. С ноября 2009 года усилиями Иерусалимского отделения ИППО на Сергиевском подворье, возвращённом России, возрождена традиция Палестинских чтений для русских православных паломников, прибывающих в Святую Землю, которые названы Сергиевскими чтениями . С 24 апреля 2011 года Иерусалимское отделение ИППО возродило дореволюционную традицию Пасхальных разговений на Сергиевском подворье в Иерусалиме . С 2013 года Сергиевский чтения для русских православных паломников и разных уголков Русского Зарубежья стали проводиться также в Российском музейно-парковом комплексе в Иерихоне .

Научная деятельность ИППО была заложена в Уставе Общества, который гласил: «собирать, разрабатывать и распространять в России сведения о Святых местах Востока», для этого Обществом было с первого года своего основания создано отдельное научное отделение .

С первого года своего существования Общество начинает заниматься научной деятельностью и прежде всего в Святой Земле и странах Средиземноморья .

Несмотря на скудность своих материальных средств, Общество тотчас же приступает к изданию научных трудов по палестиноведению и обнародованию памятников древнерусской, а потом и византийской паломнической письменности. В силу этого Общество на первых же порах старается привлечь в состав своего Совета солидные научные силы: профессоров В. Г. Васильевского , И. Е. Троицкого , а через них построить отношения с другими учеными и научными авторитетами. В различных изданиях Общества также приняли живое участие М. А. Веневетинов , доктор А. В. Елисеев, архимандриты Леонид (Кавелин) и Антонин (Капустин) , профессор А. А. Олесницкий , Г. С. Дестунис, А. А. Цагарели , Л. В. Стоянович, К. Д. Петкович, профессор И. В. Помяловский, профессор Н. И. Ивановский , академик Н. Я. Марр , С. О. Долгов, академик В. В. Латышев , профессор Н. Ф. Каптерев , профессор Н. А. Медников , А. И. Пападопуло-Керамевс , П. А. Сырку, Х. М. Лопарев, П. В. Безобразов .

В дореволюционный период с 1882 по 1917 гг. были достигнуты значимые и ощутимые результаты в издательской деятельности Общества. Прежде всего было издано 63 тома Палестинского сборника - постоянного научного временника Императорского Православного Палестинского Общества. Также были изданы: 10 томов Аналект и Каталога Иерусалимских рукописей А. И. Пападопула-Керамевса, 4 части Странствования Василия Григоровича , 7 томов Книга бытия еп. Порфирия , Bibliotheca geografia Palaestina , Палестина и Синай (библиография) В. Н. Хитрово. Также Обществом с 1891 года издавались Сообщения Императорского Православного Палестинского Общества и многочисленные отчеты о деятельности Общества . Кроме этого, Общество издавало народные научно-популярные издания в виде чтений о Святой Земле . Для этого Обществом были привлечены ряд авторов: протоиерей В. И. Михайловский, протоиерей Н. А. Елеонский , протоиерей В. С. Соловьев, протоиерей П.Смирнов, протоиерей Н. Н. Трипольский, Д. С. Дмитревский, А. И. Левочский, И. В. Малиновский, А. Н. Пыпин, В. Н. Хитрово , И. А. Виноградов, М. И. Осипов, И. В. Викторовский и др. .

Научные исследования в Святой Земле, странах Средиземноморья и Библейском регионе в дореволюционный период

Первым самостоятельным научным проектом Общества была организация археологических раскопок на Русском месте в старом городе Иерусалима под руководством начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме и иерусалимского архитектора Конрада Шика, недалеко от храма Гроба Господня . Результатом раскопок стало открытие 10 июня 1883 года Порога Судных Врат , через которые, по преданию, Христос шел на Голгофу .

В 1886 году произведены научные исследования исторического места храма Соломона на Храмовой горе усилиями профессора Киевской духовной академии по кафедре еврейского языка и библейской археологии А. А. Олесницкого , по итогам которых был издан его монументальный труд под названием Ветхозаветный храм в Иерусалиме . Известны также его главные работы, посвященные древней Палестине : Святая Земля , Иерусалим и его древние памятники , Другие важнейшие места Святой Земли , Судьбы древних памятников Святой Земли т.д. Он переводчик с еврейского книг Исайи, Иеремии, Иезекииля, Даниила .

Флаг ИППО на южной башне Сергиевского подворья в Иерусалиме и вензель Императору Николаю II со знаком Общества в день празднования 25-летия существования Общества в 1907 году. Фото монаха Тимона. 1907 г.

В том же 1886 году членом ИППО доктором А. В. Елисеевым было совершено исследование древнего пути в Святую Землю через Кавказ и Малую Азию. По итогам поездки А. В. Елисеев читает доклад в заседании собрания Православного Палестинского Общества в 1887 году .

Описание литургических рукописей, хранящихся в библиотеках православного Востока

В 1891 году совместная экспедиция в составе профессоров: Н. П. Кондакова , А. А. Олесницкого и Я. И. Смирнова осуществили научные исследования христианских древностей в Хауране, Аджлуне и в Заиорданье . По итогам экспедиции выходит в свет научный труд Н. П. Кондакова под названием Сирия и Палестина , который включил в себя 1000 фотоснимков, свыше 50 акварелей и 20 планов .

В том же 1898 году художник Н. Л. Клюге, останавливавшийся на Сергиевском подворье в Иерусалиме, прибыл в Святую Землю для воспроизведения в акварельных рисунках мозаичной карты Медвы (Мадебы) в Заиорданье , только что открытой в полу греческой православной церкви в Мадебе .

В 1900 году Общество посылает в Иерусалим профессора В. Н. Мышцына для исследования и последующего описания рукописей и музея начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, Почетного члена ИППО - архимандрита Антонина (Капустина) . Труды, составленные В. Н. Мышцыным, хранятся в Российском государственном историческом архиве и в собрании Святейшего Синода в Санкт-Петербурге.

В 1902 году Императорское Православное Палестинское Общество совместно с восточным отделением Российского археологического Общества организовывает и финансирует научную экспедицию на Синай по исследованию грузинских рукописей, которую возглавляет известный филолог, востоковед, историк, этнолог и археолог Н. Я. Марр . В состав экспедиции вошли также И.А Джавахов и знаменитый впоследствии византист А. А. Васильев .

Весьма значимый вклад в изучение святынь Ближнего Востока привнес выпускник факультета восточных языков Петербургского университета, ученик академика В. Р. Розена - И. Ю. Крачковский . В 1908-1910 годах он совершает командировку в страны Ближнего Востока, где посещает Сирию , Ливан , Египет и Палестину в поисках древних рукописей. В Палестине он посещает монастырь св. Саввы Освященного, в Сирии исследует рукописный фонд библиотеки Антиохийского патриархата в Дамаске. В 1913 году 44 рукописи этого собрания оказались в Петербурге и были переданы им в , а в 1971-1974 гг. восемьдесят мусульманских рукописей были переданы его супругой В. А. Крачковской в Российскую национальную библиотеку (РНБ) . И. Ю. Крачковский принимал активное участие в научной деятельности ИППО и был членом комиссии по преподаванию русского, арабского и западноевропейских языков в школах Общества в Сирии , Палестине и Ливане . Трудился на поприще Общества и в советский период .

Новый импульс развития Общество получило в 1951 году, когда его возглавил член-корреспондент АН СССР, профессор С. П. Толстов . Он собрал вокруг себя ряд талантливых учёных. В 1950 году в Палестинское общество пришёл известный церковный деятель митрополит Николай Ярушевич . С 1954 года возобновились публикации Палестинского сборника - основного печатного сборника Общества. Палестинское общество продолжало работать в отделении в Ленинграде и в двух различных секциях в Москве. Одна из них называлась Литературные связи Востока и Запада . Этой секцией до 1988 года руководила Л. П. Жуковская - профессор, известный историк русского языка, исследователь древнейших славянских и древнерусских текстов, изучившая около 500 рукописных Евангелий, начиная с самых первых - Реймсского , Остромирова , Мстиславова и до XVI века. В 1988 году секцию возглавил известный историк Н. Н. Лисовой . В секции состояли историки, филологи, византинисты, которые занимались, в частности, русско-палестинскими связями и русским наследием на Ближнем Востоке . Вторая секция, где обсуждались вопросы политики и экономики стран Ближнего Востока, называлась Современные проблемы Палестины . Там также работали многие уважаемые учёные: историки, правоведы и экономисты.

Палестинское Общество в этот период возглавляли председатели: С. П. Толстов (1951-1970), академик А. А. Губер (1970-1971), академик С. Л. Тихвинский (1971-1978), член-корреспондент АН СССР З. В. Удальцова (1978-1982), член-корреспондент РАН В. Г. Солодовников (1982-1985), член-корреспондент РАН А. П. Новосельцев (1985-1988), профессор Р. Т. Ахрамович (1988-1989), профессор О. Г. Пересыпкин (1989-2001) .

С 1917 года начинается период британского колониального управления над Палестиной. С 11 декабря 1917 года войска английского генерала Э. Аленби занимают Иерусалим. С 1917 по 1919 годы надзор над русскими постройками в Иерусалиме осуществлял сотрудник и член Общества и. о. Управляющего подворьями К. Н. Петропуло. Вопреки постановлению Совета Общества, Петропуло пускает на русские постройки турецких офицеров и солдат, а затем после прихода британских властей он позволяет использовать подворья ИППО британскими колониальными властями . Эти действия вопреки инструкции Совета ИППО привели впоследствии к тому, что большая часть

Императорское Православное Палестинское Общество - старейшая в России научная и гуманитарная организация, задачами которой являются содействие православному паломничеству на Святую землю, научное палестиноведение и гуманитарное сотрудничество с народами Ближнего Востока.

Российское Православное Палестинское Общество было основано в 1882 году указом императора Александра III. Инициатором создания общества, его вдохновителем и почетным членом был известный российский палестиновед, видный петербургский чиновник Василий Николаевич Хитрово. 8 мая 1882 года был утвержден устав общества, а 21 мая в Санкт-Петербурге в присутствии членов императорской фамилии, русского и греческого духовенства, ученых и дипломатов состоялось торжественное открытие общества.

В 1889 году общество получило почетный титул "Императорского" и было принято под прямой патронаж царствующего дома. До 1905 года Императорское Православное Палестинское Общество (ИППО) возглавлял великий князь Сергей Александрович, после его смерти председательство перешло к его вдове Елизавете Федоровне. Членами общества в разное время были представители царской фамилии и аристократии, высшие государственные сановники, общественные, научные деятели, среди которых С.Ю. Витте, П.А. Столыпин, К.П. Победоносцев, А.А. Голенищев-Кутузов, С. Д. Шереметев, Е. В. Путятин и многие др.

Общество было создано для оказания помощи православным паломникам, поддержки интересов православной церкви на Ближнем Востоке, просветительской и гуманитарной помощи населению Палестины, научного исследования наследия христианства на Святой земле.

Для содействия православным в организации паломничества в Святую землю ИППО приобретало земельные участки в Палестине, строило подворья с необходимой инфраструктурой, организовывало для паломников проезд и проживание, посещения святых мест и чтение для них лекций. Уже в 1907 году общество имело 8 подворий, дающих приют 10 тыс. паломникам, в том числе Сергиевское и Николаевское подворье в Иерусалиме.

С целью осуществления просветительской и гуманитарной помощи народам Ближнего Востока и поместным церквам возводились храмы для греческого духовенства, открывались школы для детей, оказывалась финансовая помощь Иерусалимскому и Антиохийскому Патриархатам. При содействии общества были возведены церкви св. Марии Магдалины, преподобного Сергея Радонежского, св. Георгия Победоносца и др. В Палестине, Сирии и Ливане были открыты мужская и женская учительские семинарии в Назарете и Бейт-Джале и 101 учебное заведение для детей. В них бесплатно учились свыше 5,5 тыс. мальчиков и 6 тыс. девочек преимущественно из православных семей.

В рамках научной деятельность общество проводило научные экспедиции, археологические раскопки, ученые изыскания. Огромную роль оно сыграло в развитии отечественного востоковедения. В "Православном Палестинском сборнике", "Сообщениях ИППО" и "Отчетах ИППО" публиковались работы по истории и культуре народов Ближнего Востока, тексты литературных памятников. Эти издания быстро приобрели международную известность и признание в научных кругах.

Императорское Православное Палестинское Общество занималось распространением и популяризацией знаний о Палестине и сопредельных с ней стран среди русской общественности. Лекции, чтения и выставки о Святой Земле были важной частью общенациональной религиозно- воспитательной работы.

Активная деятельность ИППО была прекращена после начала Первой мировой войны и революции 1917 года. Палестинское общество в 1917 году перестало называться "Императорским", а с 1918 года перестало называться и "Православным". Оно было передано под управление Академии наук СССР и стало Российским Палестинским Обществом при Академии наук. Его деятельность была сведена к научным исследованиям в рамках АН СССР.

Только через 75 лет, 22 мая 1992 года Президиум Верховного Совета РСФСР вернул обществу его историческое название и рекомендовал правительству принять меры к восстановлению традиционной деятельности ИППО и возвращению организации имущества и прав. В 1993 году общество было перерегистрировано Минюстом в качестве правопреемника дореволюционного Императорского Православного Палестинского Общества и Российского Палестинского Общества советского времени.

ИППО сегодня - это 22 региональных российских отделения, зарубежные отделения в Израиле, Палестине, Болгарии, Греции, Латвии, Иордании, Эстонии, на Кипре, Украине, Мальте. В Вифлееме находится Центр Императорского Православного Палестинского Общества, а на его базе размещен Российский центр науки и культуры. Общество зарегистрировано ООН как член Экономического и Социального Совета ООН (ЭКОСОС) по координации сотрудничества в экономической и социальной областях.

Целью Императорского Православного Палестинского Общества является полномасштабное восстановление его юридического и фактического присутствия в России и за рубежом для решения паломнических, научных и гуманитарных задач. Только за последние пять лет обществу удалось урегулировать такие сложные вопросы, как возвращение российской собственности на территории другого государства - Сергиевского подворья в Иерусалиме и земельных участков в Иерихоне, достичь договоренностей об открытии русской школы и Культурно-делового центра ИППО в Вифлееме, о создании нового отделения общества в Рамалле. В рамках своей деятельности ИППО продолжает традицию по организации паломничеств на Святую землю, принимает участие в международных конференциях, проводит исследования по истории и культуре Европы, Средиземноморья, Причерноморья и Ближнего Востока в связи с историей России. В 2008 году Императорское Православное Палестинское Общество приняло решение об учреждении Русского исторического института с представительствами в традиционных научных центрах Европы, Средиземноморья и Ближнего Востока (Стамбул, Венеция, Иерусалим).

Главным звеном в структуре Императорского Православного Палестинского Общества является Совет Общества во главе с Председателем ИППО.

С июня 2007 года председателем ИППО является Сергей Степашин, с 2009 года Комитет почетных членов ИППО возглавляет Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.

(«Проект В. Н. Хитрово»)

Вторым по значению деятелем, которому мы всего более обязаны укреплением и утверждением российского присутствия в Святой Земле и на Ближнем Востоке, необходимо признать основателя и фактического руководителя Императорского православного палестинского общества В. Н. Хитрово.

В. Н. Хитрово родился 5 июля 1834 г. Получив блестящее образование в Александровском лицее, он поступил на службу в Государственный контроль, затем - в Комиссариатский департамент Морского министерства. Позже служил в министерстве финансов, занимался устройством в России первых ссудо-сберегательных товариществ и руководил ими в течение 20 лет.

Но подлинное свое призвание он обрел в Палестинском обществе - в работе по изучению Святой Земли, просвещению православных арабов Палестины. При этом В. Н. Хитрово предпочитал оставаться скромным тружеником, не делая из своей ответственной патриотической работы источника доходов или наград и почестей.

Глубокий интерес к Святой Земле проявился в деятельности В. Н. Хитрово задолго до основания общества. Летом 1871 г. была совершена им первая - еще полутуристическая-полупаломническая - поездка в Палестину. Увиденное во время этого путешествия: и тяжелое, беспомощное положение русских паломников, и безотрадное состояние православного арабского населения Иерусалимского Патриархата - произвели на вполне благополучного петербургского чиновника столь сильное впечатление, что весь духовный мир его изменился, вся дальнейшая жизнь его была посвящена делу «укрепления позиции Православия на Ближнем Востоке». После того первого путешествия, он еще шесть раз посетил Святую Землю, сблизился с архимандритом Антонином Капустиным, в котором нашел - во многих, хотя не во всех вопросах - единомышленника и соратника. Конкретный опыт и неустанный труд Антонина по созиданию Русской Палестины стали образцом и примером для В. Н. Хитрово на все последующие годы 36 .

Успеху его проекта на рубеже 80-90-х годов способствовало множество обстоятельств, как объективного, так и субъективного характера. Здесь прежде всего следует назвать подъем православно-патриотического сознания в русском обществе, связанный с освободительной русско-турецкой войной 1877–1878 гг., когда русские войска едва не дошли до Константинополя. Восточный вопрос и русское дело на Востоке приобрели совершенно новый, победоносно-наступательный ракурс.

Среди субъективных, но не менее важных факторов следует отметить назначение обер-прокурором Святейшего Синода в 1880 г. Государственно и православно мыслящего К. П. Победоносцева и паломничество 21–31 мая 1881 г. в Святую Землю братьев вступившего на престол Александра III великих князей Сергея и Павла Александровичей.

Последний факт имел принципиальное династическое значение. В свое время император Александр II сказал первому председателю Палестинского комитета, статс-секретарю Оболенскому: «Это для меня вопрос сердца». Этому сердечному отношению к Святой Земле и русскому присутствию в ней император оставался верен всю жизнь и завещал его своим преемникам Александру III и Николаю П. Важное значение придавала заботе о русских паломниках и императрица Мария Александровна, память о которой достойно увековечена ее сыновьями в церкви Марии Магдалины в Гефсимании (1885-1888).

Устав Православного палестинского общества был высочайше утвержден 8 мая 1882 г., а 21 мая во дворце великого князя Николая Николаевича-Старшего, в присутствии членов императорской фамилии, русского и греческого духовенства, ученых и дипломатов, после молебна в домовой церкви, состоялось его торжественное открытие. День был выбран не случайно. В этот день Церковь празднует память святых Константина и Елены. Императрица Елена, мать Константина, много сделала для христианского возрождения Иерусалима и Палестины. Ей принадлежит честь первых археологических раскопок в Иерусалиме, обретение Голгофы и Креста Господня. На Руси с «Оленина дня» (21 мая) традиционно начинался летний строительный сезон.

К этой же дате было приурочено, как отмечалось выше, первое паломничество Сергея Александровича с братом и племянником, великим князем Константином Константиновичем (впоследствии известным поэтом, печатавшимся под инициалами «К.Р.») в Святую Землю в 1881 году. Именно великий князь Сергей и стал в 1882 г., с подачи В. Н. Хитрово, учредителем и первым председателем Православного палестинского общества (звания императорского оно было удостоено чуть позже, в 1889 г.).

Общество призвано было, согласно уставу, осуществлять три основных функции:

Организация и обустройство русских паломников в Палестине (их проходило к 1914 г. через подворья и Гостиницы ИППО ежегодно до 10 тыс. человек);

Помощь и поддержка православию на Ближнем Востоке путем благотворительной и просветительной работы среди местного арабского населения. Общество содержало к 1914 г. 113 школ, училищ, учительских семинарий в Палестине, Сирии, Ливане. В подходе к этой задаче общество выступало наследником и продолжателем религиозно-просветительных начинаний РДМ: вспомним о первых училищах и типографиях, основанных в Иерусалиме еще архимандритом Порфирием; вспомним и бейт-джальскую школу для девочек, основанную архимандритом Антонином в 1866 г. и переданную им 20 лет спустя в ведение ИППО (в 1888 г. школа была преобразована в женскую учительскую семинарию);

Научно-исследовательская и издательская работа по изучению исторических судеб и современного положения Палестины и всего ближневосточного региона, библейской филологии и археологии, организации научных экспедиций и раскопок, пропаганде знаний о Святой Земле в российском обществе. В канун Октябрьской революции в целях расширения объема научных изысканий и придания им целенаправленного системного характера планировалось создание в Иерусалиме по окончании Первой мировой войны Русского археологического института, подобного тому, который успешно функционировал в начале века в Константинополе 37 .

Общество на всем протяжении своей истории пользовалось августейшим, а значит и непосредственным Государственным вниманием и поддержкой. Во главе его стояли преемственно упомянутый выше великий князь Сергей Александрович (с момента основания общества до 1905 г.), а после его гибели - вдова покойного великая княгиня Елизавета Федоровна, ныне причисленная к лику святых Русской Православной Церкви.

Это обеспечивало высокий статус и активное как государственное, так и частное финансирование ИППО. Достаточно сказать, что если в день торжественного открытия общества 21 мая 1882 г., по воспоминанию В. Н. Хитрово, «касса его не только была пуста, но в ней числился даже дефицит в 50 рублей», то в 1907 г. император Николай II в высочайшем рескрипте на имя Председателя общества великой княгини Елизаветы Федоровны подвел впечатляющий итог первых 25 лет его работы. «Ныне, обладая в Палестине владениями ценностью почти в 2 миллиона рублей, ИППО имеет 8 подворий, где находят приют до 10 тысяч паломников, больницу, 6 лечебниц для приходящих больных и 101 учебное заведение с 10 400 учащихся; за 25 лет им выпущено в свет 347 изданий по палестиноведению 38 .

С 1893 г. во многих епархиях Русской Православной Церкви начали открываться отделы Палестинского общества.

Большое место занимала в жизни епархиальных отделов забота о подготовке и проведении вербных сборов - главного источника финансирования Палестинского общества. По подсчетам секретаря ИППО, упомянутого уже выше В. Н. Хитрово, доходы общества имели следующую структуру. «В каждом рубле прихода: членских взносов - 13 коп., пожертвований - 70 коп. (в том числе в вербный сбор), проценты с ценных бумаг - 4 коп., от продажи изданий - 1 коп., от паломников - 12 коп.» 39 . Очевидно, что действительно русское дело в Палестине осуществлялось прежде всего самоотверженной помощью простых верующих людей. Соответственно, структура расходов ИППО (в процентах, или, как говорил В. Н. Хитрово, «в каждом рубле расхода») выглядела следующим образом: «на поддержание православия (т. е. на содержание русских школ и больниц в Сирии и Палестине. - Н.Л.) - 32 коп., на пособие паломникам (на содержание русских подворий в Иерусалиме, Иерихоне и др. - Н.Л.) - 35 коп., на ученые издания и исследования - 8 коп., на сбор пожертвований - 9 коп., на общие расходы - 16 коп.» 40 . Иными словами, основные расходы общества сводились, согласно подсчетам В. Н. Хитрово, «к 1 паломнику и 1 ученику: каждый паломник обошелся в 1899/1900 году в 16 р. 18 коп., за исключением полученных с каждого 3 р. 80 коп. - 12 р. 38 коп. Каждый ученик русских арабских школ - в 23 р. 21 коп.».

Смета на первый год XX столетия (1901/1902) была высочайше утверждена в 400 тыс. руб. (не считая единовременных расходов на строительство 41 .

Просветительная работа ИППО доныне памятна среди арабской интеллигенции не только Палестины, но и Сирии, и Ливана. Пять народных школ было устроено в Бейруте при содействии замечательного русского педагога М. А. Черкасовой. В 1895 г. Патриарх Антиохийский Спиридон обратился в ИППО с просьбой принять в свое ведение женскую школу в Дамаске и несколько мужских училищ, а затем постепенно общество распространило свою просветительную деятельность практически по всей Сирии. Общее число учившихся в школах ИППО арабских детей простиралось до 11 тысяч человек. В отличие от французских или английских школ, в которых преподавание велось (и ныне ведется) исключительно на европейских языках, в школах и учительских семинариях ИППО преподавание осуществлялось на арабском. Разумеется, в них учили также и русскому языку и литературе. Как пишет британский исследователь Дерек Хопвуд, «то, что школа была русской и в ней преподавался русский язык, создавало ей определенную репутацию и атмосферу. Знание русского языка было предметом гордости» 42 . Но при этом приобщение к русской классике, с ее признанными, воспитанными на Пушкине и Достоевском, «всечеловечностью» и «всеотзывчивостью», не сужало, а расширяло ментальность и духовный кругозор учащихся, облегчало им выход в пространство мировой культуры 43 .

Судьбы российского наследия на Ближнем Востоке в XX веке
(«Проект И. В. Сталина»)

Первая мировая война, а затем 1917 год радикально изменили ситуацию. Связи России с Палестиной надолго были прерваны. Русская духовная миссия с ее многочисленными участками, храмами и монастырями, равно как и школы, больницы и подворья в Святой Земле, принадлежавшие Императорскому православному палестинскому обществу, были оставлены без какой-либо поддержки. В каноническом отношении миссия, оторванная от Московского Патриаршего Центра, оказалась в подчинении Русской Православной Церкви за рубежом, много сделавшей в последующие десятилетия для сохранения русского православного достояния в Иерусалиме. Земли, здания и имущество, принадлежавшие как ИППО, так и РДМ, попали с 1918 г. в распоряжение английских колониальных властей, осуществлявших узаконенный с 1922 г. так называемый мандат Лиги Наций на Палестину. Именно английские власти ввели в практику принудительное «арендное» использование русской собственности, традиционного религиозного «вакуфа», - часто без санкции законных владельцев, - в целях светских и коммерческих.

Впрочем, несправедливо было бы сказать, что новая, советская Россия отказалась от своего ближневосточного наследия. При всей сложности обстановки, в условиях жесткой идеологической борьбы и Гражданской войны, в Петрограде сохранилось Палестинское общество, правда, растерявшее постепенно прежние эпитеты «императорское» и даже «православное». Теперь это было Российское палестинское общество в составе Академии наук. Как только советское Государство было признано европейскими странами, возобновились и попытки защиты российских интересов и имущественных прав в Палестине. 18 мая 1923 г. представитель РСФСР в Лондоне Л. Б. Красин направил министру иностранных дел Великобритании маркизу Керзону ноту, в которой говорилось: «Российское правительство заявляет, что все земли, Гостиницы, больницы, школы и другие здания, как и вообще все другое движимое или недвижимое имущество Палестинского общества в Иерусалиме, Назарете, Кайфе, Бейруте и в других местах Палестины и Сирии, или вообще где бы оно ни находилось (имеется в виду Свято-Николаевское подворье ИППО в Бари, в Италии. - Н.Л.), составляет собственность Российского Государства. Российское правительство одновременно подтверждает свои аналогичные права на имущество бывшей Русской духовной миссии, которое находилось в ведении бывшего Святейшего Синода и которое, в силу этого и согласно декрету от 23 января 1918 г. об отделении Церкви от Государства, перешло в собственность Российского Государства. Наконец, Российское правительство констатирует то же самое в отношении движимого и недвижимого имущества бывшего Министерства иностранных дел в Палестине и Сирии (здания консульств и т. д.)».

Нота Л. Б. Красина, как и последующие (в 1925 г.) переговоры полпреда Раковского в Лондоне, не возымели действия. В 1940-е гг., когда СССР и Великобритания выступали союзниками по антигитлеровской коалиции, ситуация, казалось бы, должна была измениться. Еще до окончания войны, 5 марта 1945 г. посол СССР в Лондоне вручил ноту британскому правительству с напоминанием о значительном числе недвижимостей, принадлежавших в Палестине Российской Империи (включая как консульскую собственность, так и церковную, и принадлежавшую ИППО), и требованием дать указание британскому Верховному Комиссару Палестины «о передаче в возможно короткий срок всего имущества, равно как и доходов, полученных от его эксплуатации, в ведение советской дипломатической миссии в Египте». К ноте был приложен «Список русского имущества в Палестине», включавший 35 объектов собственности. Одновременно в Наркомате иностранных дел обсуждался вопрос о необходимости открытия советского консульства в Палестине.

Несмотря на неоднократное напоминание и на ноту от 17 сентября 1945 г., англичане, в преддверии приближавшейся уже холодной войны, затягивали вопрос до самого окончания Мандата.

Тогда вновь были задействованы апробированные каналы церковной дипломатии. 10 апреля 1945 г. новый Патриарх Московский и всея Руси Алексий I встречался с главой Государства И. В. Сталиным. В мае 1945 г. он отправляется в паломничество в Святую Землю. Битву за Берлин продолжает церковно-дипломатическая «битва за Иерусалим».

Более того. В 1946 г. в отчете Совета по делам Русской Православной Церкви говорится о «новых мероприятиях, имеющих принципиальное политическое значение». Полковник Г. Г. Карпов, возглавляющий Совет, как заправский богослов (разумеется, под диктовку Сталина) формулирует: «Как известно, РПЦ, получившая самостоятельность (автокефальность) в 1448 г., занимает среди всех Автокефальных Православных Церквей мира лишь пятое место. Между тем ее удельный вес в православном мире и возросший в последнее время (за годы войны. - Н.Л.) авторитет дают основание к тому, чтобы она заняла первое место. Разрешенное еще ранее правительством и намечаемое Патриархом Алексием на сентябрь 1947 г. Пред-соборное совещание в Москве глав или их представителей всех Автокефальных Православных Церквей и преследует в качестве основной цели подготовку созыва в 1948 г. (500-летия самостоятельности РПЦ) не собиравшегося уже несколько веков Вселенского Собора для решения вопроса о присвоении Московской Патриархии титула Вселенской».

С точки зрения исторической и церковно-канонической, «проект Сталина» представляется чистой утопией, лишенной будущего. Но, как ни странно, уходящей корнями в почти византийское прошлое. Идея перенесения Вселенской Патриархии в Москву принадлежит самим вселенским патриархам. Первым высказал ее Патриарх Константинопольский Иеремия II, предложив себя (в 1588 г.) в патриархи московские и всея Руси. В 1915 г. вопрос вновь встал в повестку дня: присоединение Константинополя казалось делом решенным. Наиболее радикальную модель послевоенного устройства предложил тогда небезызвестный архиепископ Антоний (Храповицкий): Царьград оставить грекам, осуществив мечту Екатерины II о воссоздании Греческой Византийской империи, а Палестину и Сирию присоединить к России.

Но ни Иерусалим, ни Царьград, ни тем более временные союзники России по коалиции ни в 1915 г., ни в 1945 г. не желали подобного исхода. И когда в июле 1948 г. Всеправославное Совещание в Москве состоялось, западная дипломатия приняла свои меры, чтобы ни Константинопольский, ни Александрийский, ни Иерусалимский Патриархи не приехали в Москву.

Создание 14 мая 1948 г. Государства Израиль внесло свои коррективы. 20 мая 1948 г. был назначен «уполномоченный по делам русского имущества на территории Израиля» И. Л. Рабинович, который, по его словам, с самого начала «делал все возможное для передачи его Советскому Союзу». Сразу после обмена посланниками российской стороной были приняты меры по возрождению деятельности Русской духовной миссии в Иерусалиме. В письме заместителя министра иностранных дел СССР В. А. Зорина на имя председателя Комитета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР Г. Г. Карпова от 10 сентября 1948 г. указывалось: «Учитывая сложившуюся в Иерусалиме обстановку, посланник т. Ершов внес следующее предложение: 1. Назначить и в ближайшее время прислать начальника Русской духовной миссии от Московской Патриархии, а также представителя Русского палестинского общества, выдав им соответствующие правовые полномочия и доверенности для принятия и управления имуществом. <…> 2. В целях сохранения оставшихся архивов Духовной миссии и Палестинского общества от возможного уничтожения или расхищения передать все документы на хранение в Англо-Палестинский банк или вывезти их под охраной еврейских властей в Тель-Авив на хранение в нашей миссии. МИД СССР с предложениями т. Ершова согласен. Прошу вас принять необходимые меры…».

14 октября 1948 г. И. В. Сталин подписал распоряжение Совета Министров СССР «дать согласие Московской Патриархии на выезд из СССР в Государство Израиль для постоянной работы архимандрита Леонида (Лобачева Ильи Христофоровича) в качестве начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме и Елховского Владимира Евгеньевича в качестве священника миссии». 30 ноября назначенные члены миссии были уже в Иерусалиме. В одном из первых сообщений архимандрит Леонид рассказал, что «церковь и здания в Иерусалиме, не говоря уже о других местах, находятся в запущенном состоянии и нуждаются в ремонте, который необходимо сделать также и для поднятия авторитета Духовной миссии и престижа Русской Церкви в Палестине. Доходы, получаемые от арендаторов, являются незначительными, так как главная часть имущества в Иерусалиме принадлежит Палестинскому обществу, и поэтому они не будут покрывать расходов миссии. С получением имущества Палестинского общества положение изменится, будут покрываться не только расходы обеих организаций, но и значительные суммы поступят в доходы Государства».

После того, как завершилась первая изральско-арабская война, демаркационная линия между территориями Израиля и Иордании (по условиям перемирия) обозначила различное «пространство судьбы» для русских храмов и монастырей на западе и востоке страны. Храмы и участки, оказавшиеся на территории Государства Израиль, были возвращены в собственность советского правительства.

Что касается храмов, монастырей и участков, оставшихся в 1948 г. на территориях, отошедших к Иордании, они сохранили подчинение Русской Православной Церкви за рубежом - Status quo, не изменившийся и после «шестидневной» войны 1967 г.

Современная деятельность РДМ в Иерусалиме, напряженная и плодотворная, могла бы стать темой отдельного исследования. К юбилею 2000-летия христианства миссия, возглавляемая ныне архимандритом Феодосием (Васневым), приняла на себя огромный труд по реставрации входящих в ее состав храмов и подворий, строительству новых Гостиниц для неуклонно возрастающего потока паломников.

Появились и новые возможности возвращения России ее исконного достояния. Несколько лет назад Правительству РФ был возвращен большой участок, принадлежавший ИППО в Иерихоне и оформленный на имя председателя общества великого князя Сергея Александровича. В 1997 г. по решению администрации Палестинской Автономии Святейшему Патриарху Алексию II во время визита в Святую Землю по случаю 150-летия Русской духовной миссии был подарен в качестве жеста доброй воли участок Аль-Атн в Вифлееме. А месяц спустя, в июле 1997 г., пришло известие, что Русской Православной Церкви возвращен Хевронский участок со знаменитым Мамврийским Дубом, приобретенный когда-то архимандритом Анто-нином и находившийся до последнего времени в ведении Зарубежной Церкви. Наконец, в январе 2000 г. сообщалось о передаче Московскому Патриархату еще одного «антониновского» участка в упоминавшемся уже Иерихоне.

Палестинское общество тоже знало в XX столетии периоды упадка и возрождения. Возобновление его работы в начале 1950-х гг. было связано с изменением ситуации на Ближнем Востоке. Тогда был принят новый устав общества, восстановлен выпуск «Палестинского сборника» - одного из авторитетнейших востоковедческих изданий.

На рубеже 1980-1990-х гг., когда пришли в общество нынешние его председатель О. Г. Пересыпкин и ученый секретарь В. А. Савушкин, всестороннее обновление общественной жизни страны позволило добиться восстановления основных направлений уставной деятельности общества. В январе 1990 г. был организован большой международный научный симпозиум «Россия и Палестина: культурно-религиозные связи и контакты в прошлом, настоящем и будущем», в котором приняли участие ученые из арабских стран, Израиля, Англии, США, ФРГ и Канады. Осенью того же года члены общества впервые смогли осуществить паломническую поездку в Святую Землю для участия в «Иерусалимском форуме: представители трех религий за мир на Ближнем Востоке».

22 мая 1992 г. Президиум Верховного Совета Российской Федерации принял постановление восстановить историческое имя Императорского православного палестинского общества и рекомендовал правительству принять необходимые меры по практическому восстановлению и возвращению ИППО его имущества и прав. В соответствии с принятым в 1992 г. новым уставом, максимально приближенным к первоначальному, 1882 г., в ИППО восстановлен институт почетного членства. Комитет почетных членов возглавляет Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.

За минувшие годы общество смогло организовать несколько десятков паломнических поездок в Святую Землю, провести совместно с Отделом внешних церковных сношений ряд научных конференций, в том числе посвященных 100-летию со дня кончины Антонина Капустина (1994), 150-летию Русской духовной миссии в Иерусалиме (1997) - в Москве, Баламанде (Ливан), Назарете (Израиль). Готовится к выходу 100-й юбилейных выпуск «Православного палестинского сборника». Активно работают отделения ИППО в Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Ярославле, а также в республиках СНГ - в Одессе и Кишиневе.

Некоторые итоги

Главный итог полуторавековой работы России в Святой Земле - создание и сохранение Русской Палестины. Объем статьи не позволяет осветить, хотя бы в основных чертах, историю храмостроительной деятельности РДМ в Святой Земле.

Но, быть может, всего важнее тот, не учитываемый никакими цифрами, духовный вклад, который связан с хождением в Святую Землю десятков тысяч русских православных паломников. Их поток неизменно возрастал в течение всего XIX - начала XX веков. Если при архимандрите Порфирии, в первые годы существования миссии, в Палестине бывало в год по три-четыре сотни русских, то в 1914 г., в последний мирный год перед Первой Мировой войной и революцией, их было в Иерусалиме только на Пасху около 6 тысяч человек.

Историки доныне дивятся этому небывалой в истории массовости и интенсивности опыту «диалога культур» и «народной дипломатии». Посланцы великой Северной Империи, «Хаджи-Москов-Кодс», как называли их на Востоке, смиренно обучались преодолению этнической, конфессиональной и «автокефальной» исключительности, воспитывали в себе, как любил говорить архимандрит Антонин, «терпимость, столь нужную тому, кто решился принести на Гроб Господень дань и своей признательной души вместе с тысячами других, подобных ему пришельцев, часто не похожих на него ничем, кроме одного образа человеческого и имени христианского».

Не забудем и о том, что наследие Русской Палестины - это целая «библиотека» трудов и исследований церковно-исторического, биб-лейско-филологического, археологического и византологического характера, выполненных в разные годы начальниками и сотрудниками РДМ, учеными ИППО. Достаточно упомянуть о мноГостороннем научном наследии епископа Порфирия, о замечательных археологических открытиях архимандрита Антонина.

Мы должны назвать здесь также и историко-литературные работы, связанные с публикацией таких выдающихся серий, как «Палестинский патерик» (вып. 1–22; под ред. профессора И. В. Помяловского и ак. В. В. Латышева), «Православные праздники в Святой Земле» А. А. Дмитриевского, а также практически все древнерусские «хождения» в Святую Землю, изданные в разные годы в «Православных палестинских сборниках».

Трудно и ответственно пытаться формулировать какие-либо «заключительные» выводы о современном значении и перспективах развития Русской Палестины на пороге III тысячелетия христианства. Отметим лишь два аспекта.

Сохранение и преемство традиций и основных направлений деятельности Русской духовной миссии и Императорского православного палестинского общества - несмотря на смену правительств и режимов, при царе, при советской власти, при демократической России, с одной стороны, и равным образом при турках, при англичанах, при Государстве Израиль, с другой, - невольно заставляет задуматься, в чем сила подобного преемства. Кому-то может показаться странным, но восстановление Русской духовной миссии в Святой Земле как учреждения Московской Патриархии в 1948 г., как и ее основание в 1847 г. державной волей Николая Первого, вновь было делом Государственной политики. В более широком контексте частью той же Государственной политики были и первый визит Святейшего Патриарха Алексия (Симанского) в Святую Землю в победном мае 1945 г., и попытка Москвы на Совещании глав и представителей Автокефальных Православных Церквей в июле 1948 г., по случаю 500-летия русской автокефалии, вновь собрать православный Восток, «как птица собирает птенцов под крыло свое».

Означает ли это возрождение - в новых исторических условиях, в новой социальной реальности - прежнего «константинопольско-иерусалимского» вектора русской духовной геополитики? Именно духовной - не «имперской», и не империалистической. Во всяком случае, даже если этого не сознавали руководители советской внешней политики, речь по-прежнему шла о присутствии в «центре мира», в Иерусалиме, Русской Церкви, а через нее православной России (даже если не помнящей, в статистическом большинстве своих грешных чад, что она православная).

Иными словами, «константинопольско-иерусалимская» составляющая российской внешней политики и в 1948, и в 1998 г. является по характеру своему почти исключительно духовной, идеалистической, бескорыстной, жертвенной. Святая Земля по-прежнему незримо, но властно «ориентирует» - и стабилизирует - позицию России в «безумном мире» экономических, политических, националистических интересов, глобальных перестроек и локальных войн.

Новые грани обрел и «канонический эксперимент». Русская Палестина не по своей воле оказалась в течение всего почти XX столетия поделенной между так называемыми Белой (заграничной) и Красной (московской) юрисдикциями внутри самой Русской Православной Церкви. Верим, что «тяжкий млат, дробя стекло, кует булат», что исторические испытания увенчаются на рубеже нового тысячелетия воссоединением «белых», «красных» и прочих островков единой Русской Палестины.

______________
Примечания

1. Житье и хоженье Данила, Руськыя Земли игумена. 1106–1108 гг. Под ред. М. А. Веневитинова//Православный палестинский сборник. -Т. I. - Вып. 3. - Кн. 3. - СПб., 1883; Т. III. - Вып. 3. - Кн. 9. - СПб., 1885. Новейшее издание с параллельным современным русским переводом и комментариями Г. М. Прохорова: Библиотека литература Древней Руси. -Т. 4. - XII век. - СПБ., «Наука», 1997. - С. 26-117.
2. Каптерев Н. Ф. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. - М., 1885. - 2-е изд. - М., 1914; Иерусалимский патриарх Досифей в его сношениях с русским правительством.- М., 1891; Сношения иерусалимских патриархов с русским правительством с половины 16 до конца 18 столетия. - СПБ., 1895.
3. Пономарев СИ. Иерусалим и Палестина в русской литературе, науке, живописи и переводах. Материалы для библиографии. - СПБ., 1877 (СОРЯС, Т. 17). - С. XVI.
4. Под стягом России. Сборник архивных документов. - М., 1992.
5. Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. - М„ 1992. - Т. III. - Вып. 7. - С. 100.
6. Арш Г. Л. Предыстория Греческого проекта//Век Екатерины И. Дела балканские. - М., 2000. - С. 211.
7. Григорович Н. Канцлер князь Александр Андреевич Безбородко в связи с событиями его времени. - СПб., 1879. - Т. I. - С. 385. Цит. по: Век Екатерины II. Дела балканские. - С. 212.
8. Виноградов В. Н. Самое знаменитое в истории личное письмо//Век Екатерины II. Дела балканские. - С. 213–214.
9. Сборник Императорского русского исторического обшества. - Т. 13. - СПб.. 1874. - С. 69. Ср.: с. 132.
10. Безобразов П. В. О сношениях России с Палестиной в XIX в. Исторический очерк. 1. Император Александр I и патриарх Поликарп//Сообщения ИППО. - 1911. - Т. ХХП. - Вып. 1. - С. 20–52.
11. Материалы для биографии Порфирия Успенского. Под ред. П. В. Безобразова. - Т. 1. Официальные документы. - СПб., 1910. - С. 3.
12. Имеется в виду монастырь Святого Животворящего Креста под Иерусалимом (ныне в черте города), расположенный на месте, где было, по преданию, срублено кипарисовое древо, из которого был сделан Голгофский Крест Спасителя.
13. Муравьев А. Н. Путешествие ко Святым местам в 1830 г. - Часть 1–2. - СПб., 1832; 2-е изд. - 1833; 3-е изд. - 1835; 4-е изд. - 1840; 5-е изд. - 1848. См. также его: Письма с Востока. - СПб., 1851. -С. 88–296.
14. Дмитриевский А. А. Епископ Порфирий Успенский как инициатор и организатор первой Русской духовной миссии в Иерусалиме и его заслуги на пользу православия и в деле изучения христианского Востока. - СПб., 1906; Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. - Т. 1–2. - СПб., 1910.
15. Лисовой Н. Н. Русская духовная миссия в Иерусалиме: история и духовное наследие//Богословские труды - Сб. 35. К 150-летию РДМ в Иерусалиме (1847-1997). - М., 1999. - С. 36–51.
16. В письмах архимандрита Порфирия Успенского сочетание «российская духовная миссия в Иерусалиме» встречается уже в начале 1844 г. (Материалы для биографии епископа Порфирия Успенского. - Т. 2. Переписка. - СПб., 1910. - С. 129).
17. Материалы для биографии. - Т. 1, - С. 18.
18. Митрополит Никодим (Ротов). История Русской духовной миссии в Иерусалиме. - Серпухов, 1997.
19. Подробный критический анализ подготовки и результатов первого этапа деятельности РДМ см.: Хитрово В. Н. Русская духовная миссия в Иерусалиме (в т. 2 наст. изд.).
20. Хитрово В. Н. Православие в Святой Земле//ППС. - Т. I. - Вып. 1. - СПб., 1881. - С. 55.
21. 1857–1861. Переписка императора Александра II с великим князем Константином Николаевичем. Дневник великого князя Константина Николаевича. - М., 1994. - С. 97 и др.
22. Священник Феодор Титов. Преосвященный Кирилл Наумов, епископ Мелитопольский, бывший настоятель Русской духовной миссии в Иерусалиме. Очерк из истории сношений России с православным Востоком. - Киев, 1902.
23. Архимандрит Леонид (Кавелин). Старый Иерусалим и его окрестности. Из записок инока-паломника. - М., 1873. О других работах см.: Священник Анатолий Просвирнин. Труды архимандрита Леонида Кавелина. (Библиография)//Богословские труды - Сб. 9. - М., 1972.
24. Современный исследователь справедливо отмечает: «проводниками православной политики на востоке были паломники, в большинстве своем «серые мужички и бабы», очень немногие публицисты-идеологи (их можно пересчитать по пальцам), члены царской семьи и… в общем и целом русская дипломатия. Как писал К. Н. Леонтьев, «дипломатия наша была гораздо в этом деле сдержаннее, осторожнее, через что и православнее нашей публицистики. Некоторые наши дипломаты, с иностранной фамилией и даже протестантского исповедания…были, право, гораздо православнее их (русских публицистов) наделе»» (Лурье СВ. Идеология и геополитическое действие.
Вектор русской культурной экспансии: Балканы-Константинополь-Палестина-Эфиопия/Научный альманах «Цивилизации и культуры». -Вып. 3. Россия и Восток: геополитика и цивилизационные отношения. - М., 1996. - С. 170). Автор цитирует статью К. Н. Леонтьева «Мой исторический фатализм» (из «Записок отшельника»): Леонтьев К. Н. Восток, Россия и славянство. - М., 1996. - С. 448.
25. Дмитриевский А. А. Императорское православное палестинское общество (1882-1907). - СПб., 1907. - С. 15–16.
26. Дмитриевский А. А. Очерк о деятельности архимандрита Леонида Кавелина, третьего начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме. См. т. 2 наст. изд.
27. Дмитриевский А. А. Императорское православное палестинское общество (1882-1907). - СПб., 1907. - С. 18.
28. Там же. - С. 19.
29. Там же. - С. 19–20. Ср.: Дмитриевский А. А. Памяти Б. П. Мансурова//Сообщения ИППО. - 1910. - Т. XXI. - Вып. 3. - С. 448–450.
30. Архимандрит Киприан (Керн). Отец Антонин Капустин, архимандрит и начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме. - Белград, 1934. Репринтное издание: М, 1997.
31. Дмитриевский А. А. Начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме архимандрит Антонин (Капустин) как деятель на пользу православия на Востоке, и в частности в Палестине. - Сообщения ИППО. - 1904. -Т. XV - Вып. 2. - С. 106.
32. Пономарев С. Д. Памяти отца архимандрита Антонина. 1. Хронологический список сочинений и переводов его. 2. Статьи о нем//Труды Киевской духовной академии. - 1894. - Т. III. - С. 636–652.
33. Дмитриевский А. А. Русская Горненская женская община во «граде Иудове» близ Иерусалима//ИППО. - 1916. - Т. XXVII. - Вып. 1. - С. 3–33. См. также совсем небольшую, но емкую, хорошо написанную и красиво изданную книгу: Игумен Серафим (Мелконян). Горненский женский монастырь на Святой Земле. - Изд. РДМ в Иерусалиме. - 1997.
34. Архимандрит Марк (Головков). Русская духовная миссия в Иерусалиме//Богословские труды. - Сб. 35. - М, 1999. - С. 32.
35. Лисовой Н. Н. Цит. соч. С. 46.
36. Еще в 1876 г. вышла в свет его книга «Неделя в Палестине», посвященная впечатлениям от первой поездки в Святую Землю. (Второе издание: СПб., 1879; 3-е, посмертное - СПб., 1912). За ней последовали: «Палестина и Синай. Часть 1.» (СПб., 1876), «Православие в Святой Земле», составившее 1-й выпуск 1-го тома основанного им «Православного Палестинского сборника» (СПб., 1881), «Раскопки на Русском месте в Иерусалиме» (СПб., 1884), «Научное значение раскопок на Русском месте» (СПб.. 1885). Удачны были и опыты научно-популярного изложения, предназначенного для самого широкого, неподготовленного читателя. Мы имеем в виду очень небольшую, карманного формата, но емкую содержательную книжку «К Животворящему Гробу Господню. Рассказ старого паломника» (СПб., 1884; в 1895 г. вышло уже 7-е издание этой книги), а также несколько выпусков (или «чтений») в изданной ИППО научно-популярной серии «Русские паломники Святой Земли» (Чтение 39 и 40. Иерусалим и его окрестности. - СПб., 1896, 1897; Чтение 41. Вифлеем, Хеврон. Горняя. - 1898; Чтение 42. Иордан. - 1900. Чтение 44. Лавры Саввы, Феодосия. - 1898).
37. Ряжский П. И. Вопросы, связанные с восстановлением деятельности Императорского православного палестинского общества в Святой Земле по окончании войны с Турцией. (Петроград, 1915. С грифом: Доверительно).
38. Юбилейные торжества Императорского православного палестинского Общества в Петергофе и Петербурге//Сообщения ИППО. - 1907. - Т. XVIII. - Вып. 3–4. - С. 398–399, 432–433.
39. Общее собрание ИППО 8 апреля 1901 г. // Сообщения ИППО. -1901. - Т. XII. - Вып. 1. - С. 11.
40. Там же. - С. 12.
41. Там же. - С. 13.
42. Хопвуд Д. Русская просветительская деятельность в Палестине до 1914 г. // Православный палестинский сборник. - М., 1992. - Вып. 31 (94). - С. 11–17.
43. Mahamed Omar. Literary and Cultural Relations between Palestine and Russia.- St.Petersburg, 1997.-P.34-69.

Христианские древности: Введение в сравнительное изучение Беляев Леонид Андреевич

Православное Палестинское Общество и Русская духовная миссия в Палестине

Сведения по археологии поступали в Россию не только от частных лиц, паломников и путешественников, но и по государственным каналам, а также от религиозных организаций. Правительство уже с первой пол. XIX в. опиралось на весьма информативные консульские, военные и торгово-экономические обзоры, дополнявшие картину жизни На Ближнем Востоке. Часто два источника сведений, официальный и неофициальный, восходят к одному лицу. Так, направленный в 1843 г. в Иерусалим Синодом архимандрит Порфирий (Успенский) имел секретные поручения по делам православной церкви; отчеты о состоянии ее дел в Сирии и Палестине Синод передавал в Министерство иностранных дел. Впоследствии именно Порфирий стал главой первой русской религиозной миссии в Палестине. 32

Русская Духовная миссия в Иерусалиме была учреждена в 1847 г., чтобы облегчить положение паломников. Но развернуть ее деятельность удалось лишь с 1857 г., по окончании Крымской войны, когда ее возобновили «ввиду сильного развития, которое приняли, пользуясь нашим отсутствием, в Святой земле… католическая и протестантская пропаганда». (Антонин, 1884). Большую роль в Миссии играли ее руководители, архимандриты Антонин (Капустин), а позже Леонид (Кавелин). 33

Активные исследования церковных древностей Палестины русскими учеными стали возможны с 1880-х гг., с момента образования Императорского Православного Палестинского общества (ИППО). Созданное для «упорядочения движения паломников и помощи им», оно с самого начала имело среди своих задач научно-популяризаторские и строго научные. 34 В 1881 г. Иерусалим посетили великие князья, поддержавшие идею создания специального общества. Великий князь Сергей Александрович стал его председателем, сразу указав, среди других задач, на необходимость исследования древностей (1882). 35 ИППО снаряжало экспедиции, работало над публикацией источников. Официальным изданием стал специальный «Православный Палестинский сборник», сохранившийся, хотя и в измененном виде, до наших дней (то же можно сказать, собственно, и про ИППО). Уже за первые 15 лет существования было издано до сотни исследований и памятников письменности (160 томов!), в числе которых, кроме популярно-церковной литературы, - древнерусские «хождения», тексты паломников латинских (4), греческих (11) и южнославянских (2). 6

Археолого-археографические экспедиции ИППО изучали пути древних пилигримов в Сирию через Кавказ и Малую Азию (А. В. Елисеев), отыскивали греческие (П. В. Безобразов) и описывали грузинские (А. Цагарели) рукописи, исследовали архитектуру (Н. П. Кондаков). Особо важны были работы в Палестине. Кроме научного интереса к христианским древностям, за ними стояла потребность России занять определенную позицию в изучении Святых мест (без чего сложнее было претендовать на контроль за ними), а также постепенно проявлявшееся стремление сформировать собственную, отличную от других, сеть паломнических центров на территории Палестины, подобную той, которыми располагали, например, францисканцы и соперничавшие с ними ордена. Это удалось частично осуществить благодаря широкой покупке земель русским правительством и Духовной миссией. 37

Архимандрит Антонин (Капустин), с именем которого тесно связана археологическая деятельность ИППО и Духовной миссии, хорошо понимал, что ход процесса обеспечит только владение землей и памятниками. Это было одной из причин, побуждавших вступить в «состязание» с представителями иных конфессий и стараться приобрести участки в исторических местностях, перспективных для открытия библейских или церковных древностей (например, участки с гробницами «жены царя Соломона, египтянки, в деревне Силоам»; древнееврейские гробницы Эр-Румание; «гробы пророческие» в Иерусалиме). Конечно, на этих землях, как почти везде в Палестине, обнаруживались «древности» и можно было вести их исследования. 38

М. Ростовцев в кратком очерке археологической жизни в Палестине перед Первой мировой войной очень ярко показал ее кипение, оживление различных спекулянтов мощами и древностями, а также активизацию усилий европейских «религиозных школ» и неконфессиональных обществ. Ожесточенное, постоянное соревнование национальных научных групп, в котором лидировали англичане и немцы при нарастающей конкуренции американцев и французов, бросалось в глаза. 39 Необходимость отстаивать интересы России не вызывала у него сомнения: «В Палестине мы не можем и не должны отступать». Одобрив стремление к покупке земель архимандрита Леонида (Кавелина), Ростовцев указал на плохую организацию созданного архимандритом Антонином в Миссии музея древностей (хотя и похвалил его состав) и на несопоставимо скромную роль русских археологов в натурных исследованиях. Ростовцев полагал нужным включить Палестину в зону контроля РАИК хотя бы для наблюдений за открытиями на землях Миссии и музеем. 40

Из книги Вселенские Соборы автора Карташев Антон Владимирович

Из книги История религий Востока автора Васильев Леонид Сергеевич

Из книги Пути Русского Богословия. Часть II автора Флоровский Георгий Васильевич

2. Русская духовная журналистика и подготовка общественного мнения к восприятию церковной реформы. Потребность в гласности становится в те годы всеобщей. И одним из самых характерных симптомов эпохи было возникновение и развитие русской духовной журналистики. Один за

Из книги Дорогами христианства автора Кернс Эрл Е

2. Церковь в Палестине Начиная описывать историю ранней Церкви, Лука обращается прежде всего к Церкви в Иерусалиме (Деян. 1–7). Затем в описание включаются Иудея и Самария (8–12). Это значит, что христианство было передано людям других национальностей. Истинное христианство

Из книги Духовная и культурная традиции в России в их конфликтном взаимодействии автора Хоружий Сергей Сергеевич

Духовная практика и духовная традиция. Концепт Хоружий: Тема лекции включает в себя слово «Россия» и предполагает, что речь пойдет о духовной и культурной традициях именно в России и о том, как происходит их взаимодействие. Не вообще и всегда, а именно в нашей стране. Может

Из книги Библиологический словарь автора Мень Александр

ПАЛЕСТИНСКОЕ ОБЩЕСТВО рус. общество, первоначально ориентированное на нужды правосл. *паломничества, а затем преобразованное в научное общество по изучению Бл. Востока, в частн., Палестины. Предшественником П.о. был Палестинский комитет, основанный в 1858 по инициативе рус.

Из книги Лекции по Исторической Литургике автора Алымов Виктор Альбертович

РОССИЙСКОЕ ПАЛЕСТИНСКОЕ ОБЩЕСТВО - см. Палестинское

Из книги Исагогика. Ветхий Завет автора Мень Александр

РУССКАЯ ДУХОВНАЯ МИССИЯ В ИЕРУСАЛИМЕ учреждение, созданное Рус. Правосл. Церковью с целью обеспечения нужд рус. паломничества в *Палестине и упрочения контактов с братскими церквами правосл. Востока. Поскольку *святые места находились под контролем мусульман,

Из книги Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства автора Данн Джеймс Д.

6. Палестинское Монашество Как мы уже говорили, попытка прп. Илариона Великого привить в Палестине монашество в виде анахоретства египетского типа не имела продолжения, за исключением м. б. лавры прп. Герасима († 475), который был выходцем из Фиваиды. Поэтому истинным отцом

Из книги Наука самоосознания автора Бхактиведанта А.Ч. Свами Прабхупада

3. Хабири в Палестине (XIV в.) В дипломатическом архиве фараона Эхнатона найдены письма царьков и правителей Ханаана - ставленников Египта. Они жалуются на нестроения в городах и враждебные действия бродячих кланов хабири. Из писем Абдхибы, правителя Иерусалима: Царю, моему

Из книги Паломничество в Палестину автора Ювачев Иван Павлович

§ 54. Насколько "ортодоксальным" было раннее палестинское христианство? 54.1. Первые христиане были иудеями. Даже если принять рассказ Луки о числе народов, присутствовавших на Пятидесятнице, все они были "иудеи и прозелиты" (Деян 2:10). Хотя они верили, что Иисус - Мессия и

Из книги История тайных обществ, союзов и орденов автора Шустер Георг

Общество людей или общество животных? В своем интервью индийскому «Бхаван Джорнэл» в августе 1976 года Шрила Прабхупада спросил: «Возможны ли счастье и мир в обществе животных? Они хотят, чтобы люди находились на уровне животных и создают Организацию Объединенных Наций...

Из книги Христианские древности: Введение в сравнительное изучение автора Беляев Леонид Андреевич

ГЛАВА 30. Православное Палестинское общество «Палестина» - русский оазис. – Народная столовая. – Дешёвый способ паломничества. – Русские женщины в Иерусалиме. – Императорское Православное Палестинское Общество. – Общие помещения. – Баня для паломников. – Недостаток

Из книги Методические указания по организации работы епархиальной пресс-службы автора Е Жуковская Е

Из книги автора

Православное Палестинское Общество и Русская духовная миссия в Палестине Сведения по археологии поступали в Россию не только от частных лиц, паломников и путешественников, но и по государственным каналам, а также от религиозных организаций. Правительство уже с первой

Из книги автора

Пример 7. Императорское православное палестинское общество провело круглый стол в Нижнем Новгороде 15 июня в Нижнем Новгороде в Вознесенском Печерском мужском монастыре состоялся круглый стол на тему «Не умолкну ради Сиона и ради Иерусалима не успокоюсь. Россия на